Бабушка, страшно мне в сенцах и комнате.

Мне бы поплакать на вашем плече.

Есть лишь убийства на свете, запомните.

Самоубийств не бывает вообще.

Что было

Гришку двоюродная бабка только Гришкой называла, да и то строго - Григорий. А во дворе, да на рынке люди его все чаще выблядком кликали. Бабка все нудела, что мать Гришкина померла «позора не перенеся», что работала она где-то на морях горничной в одном доме богатом, и так как особа была легкомысленная, через легкомыслие и работу свою допрыгалась, что выперли ее по холодку с пузом, а она его Гришку ей, то бишь бабке, подсунула и вот мучайся теперь с таким.

Гришка иногда, сидя на чердаке, воображал, что он сын могущественного князя, с которым его мать разлучили трагические обстоятельства и он его ищет, а когда найдет, то обязательно будет у Гришки море конфет и доспехи, и корона на ушах. Он даже рисовал его, и мать, а потом прятал под камнем в углу.

Во дворе продолжали его ублюдком звать, и дразнить что мать его понесла от барчука, так как была гулящей, за что ее взашей прогнали. Гришка огрызался, дрался, доказывая обратное, порой до лазарета. А потом бабка умерла, оставив в наследство потертую карточку, на которой улыбалась молодая красивая женщина в костюме горничной и 50 копеек денег. И Гришка пустился в бега. Ушел недалеко. Случайно попал в небольшой кипиш со стрельбой и оказался контуженным на голову. После госпиталя выписался в приют заикой и психически неполноценным.

В приюте оказалось плохо. Обращались с воспитанниками совсем нехорошо. И карцер был, и голодный паек, и зуботычины, и то о чем никто никогда не расскажет. Не оправдывал себя этот приют, как заведение нового времени. Говорят, его потом расформировали, проворовался директор. Вот Гришка и утек по весне как-то. В скитаниях пристрастился к водке, папиросам, чужим карманам, жратве не пойми откуда. Все чаще болела голова, все чаще требовалось выпить, чтобы не было боли. Фотография маманьки затиралась, прячась то в дырявом кармане на груди, то в картузе. Фантазии об отце меняли свой цвет, линяя и осыпая серебро с доспехов. Он уже не представлялся героем, и обстоятельства при которых ему пришлось оставить мать, переставали в голове Гришки быть романтичными. Он начинал верить, что является плодом случайной интрижки избалованного буржуя, который виноват в том, что так хочется жрать и так болит голова, и с каждым разом от выпитого приходится отлеживаться по паре дней.

С каждым годом в Петрограде, который к февралю переименовали в Ленинград, становилось холоднее, голоднее и опаснее. И однажды весенней ночью товарняк Ленинград-Краснодар выкатил Гришку на вокзале чужого для него города, в котором, как бытовали легенды в их малолетней банде есть яблоки и тепло. Гришка никогда не ел яблок. Или ел?

Что есть

Как водится сперва хотелось водки и жрачки, но надо было прошманать горизонты, где чья делянка, чтоб ненароком чужой огород не обнести. В городе оказалось маловато шпаны. И все где-то не там, где бывал Гришка. Отлично, можно было считать, что все начиналось в ажуре. Пока оглядывал город, туда-сюда, устал, остановился возле тумбы, на которой афишки вешают. Читать Гришка не умел, а вот рисовать любил, а на тумбе как раз пароход был нарисован, словно дитем малым - корявый такой, с одной трубой, ну Гришка уголек взял и дорисовал у него трубы, дымок, якорь. За такое дело оказался пойманным за ухо милиционером, который отчитал его за порчу советского имущества, но Гришка вывернулся и сбег. По дороге в какой-то подворотне споткнулся о статуэтку, которая под ноги буквально упала. Оглянулся, мож кто потерял, на него стоял и смотрел мужичок в рубашке белой, заправленной в штаны, и ничего не делал. Ну Гришка статуэтку поднял и в карман положил, понравилась она ему, тем более как из серебра вроде. А на площади на тумбе оказывается не дите рисовало, а вполне себе взрослый мужик, который стоял и к пароходу паровоз пририсовывал. Хороши порядочки, взрослые дядьки афиши портят, а Гришку чуть в кутузку за это не замели. Жаль лица не разглядел. Тем временем темнело, а в пузе было пока пусто, и башка гудеть начинала. Мимо деловито прошелестел белесый парень в кепке, галстуке на тельняшку и с папочкой в руке, Гришка задел его, и забузил, что не дело толкать честных пацанов. Тот остановился, при свете фонаря оказался старше, чем Гришка думал, и не зассал, бросил папочку и собрался отвечать. Гришка слегка трухнул, и просто спросил где пожрать. Пацан отсыпал семок и сказал, что его зовут Васька, кратенько обрисовав че и как в городе. За сим расстались.

Из ресторана вкусно пахло, он еще не открылся. Потеревшись еще чуток у тумбы, Гришка зашел внутрь и спросил нет ли пожрать чего, а он уж там посуду помоет, воды принесет или еще чего надо. Оказалось надо 10 ведер. Четыре он принес сразу, получил пожрать и мыло, водки не дали. Сказали малой. Голова давала о себе знать уже настойчиво. Опять покрутился по городу. Встретил тетеньку, которая ждала какого-то ветреного товарища. Познакомился, оказалось девица Елена, двадцати лет. Попытался пристать слегка, оказалось не шмара, а вполне себе приличная, свалил в темноту.

Потом доставил в ресторан остальные 6 ведер, не любил быть должным. Водку тиснуть не удалось, ушел так. По дороге у забора увидел пьяного с бутылкой. Вроде спит, а в бутыли на дне еще что-то есть. Вытащить не удалось, пьянь проснулся и по морде заехал, Гришка упал и носком сапога еще получил по башке, но бутыль таки ему досталась. Выпил, но не полегчало. Потом мутить начало, напросился у Васьки отлежаться, тот вроде в коммуналку к себе привел, но потом заторопился по делам, и пришлось опять на улицу идти. Местечко то еще, явно не чистоплотное. Чуток посидел под тумбой возле милиции. Потом пошел под ресторан. «Дядь, дай 5 копеек». «Теть, дай 5 копеек».

Давали. Кто 5, кто 50, один 3 рубля отвалил за рассказ что де в городе интересного. Явный бандюган. Один сбежал, типа комсомолец, но кого-то со спины напомнил. Видал его кажись Гришка, да только голова болела, не вспомнил. Прошел за ним до клуба, вернулся окружным путем мимо рюмочной. Оттуда вышел мужик, ведя пьяного товарища. «Дядь, дай 5 копеек». Дал 50, сказал, что зовут его Евсей Парамоныч, и чтоб Гришка к нему завтра в Анапу приехал и рассказал, че хорошего в городе Краснодаре, кто теперь на горе, какая масть и куда девались его бубновые знакомые. Гришка пообещал, снова вернулся к ресторану.

- Теть, дай 5 копеек.

- О, Гриш, а я тебя ищу...

Глаза как у оленя, Гришка как-то видел на картинке в детской книге. И косы две... Он аж задохнулся, сердчишко подпрыгнуло и замерло на пару мгновений.

- Откуда имя знаете? - заикание стало еще сильнее.

- А я все про тебя знаю, меня Нина зовут, я стажер в милиции, пойдем, я тебе шоколад дам.

Нинка значит... Шоколад. Хочу. Пахло от нее вкусно. Яблоками. Она что-то говорила про то, что не дело шманаться по улицам, что надо работать, что будет квартира, если работать, и можно стать уважаемым человеком, или просто человеком. Но тут стало совсем невмоготу, Гришка и пошатнулся. Спросила кто избил. Махнул рукой, ну че б он ей сказал, что пьянь какая-то из-за водки в рожу дала? Хотя, че тут такого? И сказал бы. Но не ей. Не сразу сообразил, что почти повис на Нине. Она его давай уговаривать в больницу. Да только не в больницу, до рвоты не хотелось туда, как прошлую вспомнил. Нина предложила пойти просто на улице постоять, чтобы врач вышел и его осмотрел. Перед глазами уже полоски плясали, пришлось согласится. Но когда доктора вышли уперся в стенку - не пойду и все. Не хотелось больше белых халатов и ремней на руках... Ведь он же психический, они сразу поймут. Как сквозь туман услышал, что Нинка спрашивает нет ли тут частного доктора. Ей куда-то указали. И она потащила. На свет смотреть не получалось уже без рези. Нинка позвонила в дверь, в лицо пахнуло пирожками и молоком, как из далекого прошлого и наступила темнота.

Холодные руки, свет газовой лампы, смотрите туда, сюда и глаза у оленя какие-то грустные. Руки дают таблетку и воду, с головы словно железные обручи падают. Гришке захотелось спать. Сзади о чем-то тихо говорили доктор и Нина, Гришка краем уха уловил, что вроде старые знакомые и она его за что-то укоряла. Дико захотелось курить, папироска, спички, дымок вверх.

- Немедленно потуши сигарету.

- Так то ж паприроса! Не потушу.

- Потуши.

Голос железный, на лице написано, что если Гришка ее сейчас не потушит, он ее вместе с его рукой выбросит. Неприятный доктор. И в морду еще стаканчиком с водой тычет. Пришлось папиросу туда кинуть. Опять слегка замутило.

- Авдотья Яковлевна, накормите его. И положите спать. В комнате для гостей. Отмоем и переоденем завтра, ему нужен покой.

Румяная, пахнущая булочками тетка отвалила ему жратвы и отвела спать. И что-то все тарахтела, тарахтела разное, что-то хорошее.

Впервые за долгое, очень долгое время, Гришка спал в кровати под одеялом, сняв с себя остатки пиджака и линялые голубые ботинки, доставшиеся ему с одного трупа еще в Петрограде.

С утра Дуся, которая Авдотья Яковлевна, оказавшаяся поварихой, экономкой и горничной в доме Хованского Александра Николаевича доктора, по распоряжению хозяина отмыла Гришку, накормила от пуза. Доктор сказал, что завтракать не будет, дела у него в Анапе видите ли, надел шляпу и свалил. Дуся выдала ему чистую рубаху, брюки и жилет, явно докторские старые, и отпустила с миром, сказав, чтоб заходил обязательно, ему еще у доктора осмотреться надо, что с головой. На требования водки ответила резким отказом, чем Гришку зело огорчила. Пробежался по городу. Узнал много интересного. Внезапно, оказался очень нужным, то туда сбегать, то там подслушать, то тут на шухере постоять. Узнал все для Евсея Парамоныча, и как честный шкет, задумал в Анапу ехать. Забежал сказаться об этом Дусе. В доме оказалась вчерашняя порядочная девушка Лена, которая по совместительству работала помощницей доктора и оказалась Еленой Семеновной Ласточкиной. Оказалось, что доктор ничуть не лучше ветреного товарища, которого она вчера ждала, и который таки пришел, но опять уветрился и скорее всего в Анапу. Гришка ей предложил съездить вместе, ибо у него там тоже дела.

Отменно погрыз семок в поезде, постремал дядьку с золотой булавкой и тетеньку всю такую из себя фельдиперсовую. Явно буржуи. В Анапе было сонно, тепло и пахло морем. Оно было другое, чем в Петрограде в заливе. Пока по городу шманались, ища Евсея Парамоныча, много чего Гришка увидел и узнал. Интересная такая беседка с девушкой Леной случилась. Впрочем, теперь она для Гришки Кисой стала. А в глазах запрыгали золотые радужные мечты о легких деньгах и Рио де Жанейро. Ветреный товарищ дядя Ося, фотограф Баранов со всей своей товарищеской организацией оказались не тем, кем были. Евсея Гришка не нашел. Или не узнал, потому что в темноте особо его не разглядел накануне и вернулся назад в Краснодар. Киса просила никому ничего не говорить, пообещал.

Водки снова никто не давал. Дуся графин спрятала, курить выгнала на улицу. Покрутился по городу. Опять Нинку встретил. Опять что-то говорила про «переходи на нашу сторону» и «все у тебя будет, Гриша.» Прямо в ажуре будет. Да только не сдаю я своих, Нина Шарапова. Пойми, у вас своя честь, у нас своя. И знаю, что не врешь, и не подставишь, вижу, глаза у тебя как у оленя. Но ведь и до моих струн сперва добраться надо, и еще надо понять на какой играть. И вообще я психический. К-к-кантужен-н-ный я. Ушла.

Возле дома внезапно встретил мужика, который статуэтку выкинул. Ходил че-то высматривал. Оказался товарищем Менделеевым из рюмочной. Смотрел недобро. Гришка струхнул, решил статуэтку с собой не таскать, а спрятать. Для этого некоторое время ходил вокруг клумбы в сквере, что возле бюста была. Решал в левую или правую закопать, но пока спрятал у Дуси на кухне в печке.

А возле сквера его поймал мужик в кепке и шарфе, трясло его. Спросил где морфий достать, типа плохо ему. Обещал дать денег. Много. Гришка метнулся до ресторации к дяде Жоржу, ну кому как не охране ресторации знать некоторые вещи. Жоржа не оказалось. Вертлявая девка Анька сказала, что покажет, где Жорж, если Гришка ей на стол казинаки поломать поможет. Помог, но тут в ресторацию Нинка зашла. Анька от нее спряталась. Гришка думал по его душу, но оказалось нет. Пришлось Жоржа самому искать по выданному адресу. Не нашел. Вернулся к нарику. А его уже накрывает и трясет. Гришка уверил его, что тут в доме доктор, а там наверняка есть. Метнулся туда. Дуся чай пила с подругой и на него крикнула, чего это он в кабинет без разрешения, встала выгнать. Он мельком увидел, что на столе есть шкатулка, но запертая. Вышел к наркоману, пожал плечами, мол прости, помочь не могу заперто.

И тут случилось страшное. Мужик вдруг выхватил пистолет и, оттолкнув Гришку, ломанулся в двери, наставив оружие на Дусю. Гришка аж онемел. Кинулся следом. Мужик выстрелил, женщина закричала и упала, зажимая рукой хлынувшую кровь. Фаина, подруга Дуси, метнулась в сторону кабинета, Гришка попытался остановить мужика, но когда перед лицом запрыгало дуло и тот заорал, что щас выстрелит, сердце в груди у Гришки споткнулось, ноги стали ватные, он чуть не упал. Сглотнув, метнулся из дома и побежал по улице, крича о помощи, влетел в ресторацию, там все еще была Нина и о чем-то разговаривала с Анькой.

- Нина, помоги. Дусю убивают! – заорал он и понесся в сторону больницы, просить врачей о помощи. Те не выехали. Пришлось вернуться и самому тащить раненую Дусю в больницу. Еле справился. Когда вернулся и убедился, что Фаину тоже унесли, опустился на пол и закрыв глаза подумал, что умирает, окунувшись в прошлое, где также перед глазами дрожало стальное дуло, а потом навсегда сделало его психическим. Голову снова начало рвать. Гришка попытался найти заныканый Дусей графин, но не успел, вернулись милиционеры писать протокол. Нинка писала. Глаза оленячьи, косы завитками. Деловая стажер Шарапова.

Тут доктор вернулся. Всех начали допрашивать, че и как, Гришка все честно рассказал. Все ушли, осталась Нина что-то дописать, а доктор попросил Гришку побыть в доме, так как дому нужен мужчина. Конечно, как водки дать или курить мелкий, а как под пули, так сразу мужик. Нинка чему-то возмутилась, между ними пошел разговор весьма на повышенных тонах и, кажется, Нина в чем-то упрекала доктора, Гришка сперва не вслушивался, а потом заинтересовался фразой, где она просила его сдаться, покаяться, пойти в ОГПУ. Он ей сухо ответил, что это его убеждения, и она, быстро собрав бумажки, с презрительным лицом ушла.

Гришка пошел следом. На улице его перехватил Жорж, поинтересовавшись, чего это он его искал, Гришка рассказал про морфиниста, нападении, и спросил нет ли водки. Жорж сказал напою, надо только в больнице плакат испортить, де девкам из ресторации обидно, показал как рисовать буквы «Н» и «Е» и где. Гришка плакат испортил. И получил свою водку в рюмочной. Дядя Миша бухгалтер пожурил слегка, что де малолетку спаивают, но водки налил. Боль притупилась.

Опять встретил Нину. Она грустная.

- Все же взялся бы ты за ум, Гриш. А то так навсегда останешься как доктор… - она не договаривает.

Гришка, памятуя ее презрительное лицо после стрельбы в доме, внезапно ляпнул.

- Говном?

Она в ужасе свела брови, а потом лицо ее стало таким… обреченным, и она выдохнула:

- Что ты… Одиноким.

Тупая игла вонзилась в сердце. Она любит его!

И правда, кто ты, и кто она? Гришка, ты ж психический, пьяница и мелкий.

- Я буду помогать тебе, Нина Шарапова.

Доктор уговаривал сделать операцию, твердил о счастливом будущем. Показывал фотографии своей семьи. Гришка упирался. Боялся до жути. Голос у доктора был уверенный в себе. Хованский показал фотографию брата, сказал, что у них с Гришкой есть что-то общее. Что-то дернулось в Гришкиной голове, он поинтересовался сколько было лет брату 14 лет назад. Оказалось 10. Рука, которая потянулась было к фотографии матери, остановилась и осталась на месте.

Дальнейший день был весь в бегах, разыскивании информации, передачи ее Нине. И про рюмочную и сберкассу, и про Осю и Кису, про двух матросов, что шатались вроде как праздно по Краснодару. Про новые рисунки на тумбе. Менделеева и статуэтку. Яйца и прочее.

- Нин, поцелуешь?

- Я любовь не продаю.

- Анька, поцелуешь?

- Уйди ты мелкий.

Во время беготни удавалось перехватить то там то сям водки. Голова не болела, было легко и хорошо. И даже казалось, что так все оно и будет дальше. Вернулся к доктору пьяным. Получил душ из ведра. Переоделся.

Вернулась Дуся. Сели обедать. Гришка то думал, раз улица «Дальняя», то она и вправду дальняя и ничего не произойдет нехорошего. Но нет, за окном снова выстрелы. Беготня, крики. Все выбежали на улицу. Гришка видел, как Баранов и его подельники отстреливаются от начальника милиции и его служащих. Бородач упал, упал неизвестно откуда взявшийся Менделеев, Хованский подхватил раненого милиционера и потащил его в больницу, остальные Баранова скрутили. Гришка стоял как пригвожденный к стене. На площади никого больше не оказалось, кроме него и, подельника Баранова, который, когда появились менты, отбежал в сторону. Он кинулся к начальнику милиции и Менделееву и на глазах у Гришки перерезал обоим горло. Затем отбежал в сторону и как только появился ОГПУшник кинулся к нему как свидетель, что типа мимо проходил, а тут такое. Гришка смотрел на него и мысленно прощался с жизнью. Как все улеглось, смотался к Нинке и все ей рассказал, как было. Только отлегло, что Менделеев погиб, значит, за статуэткой не будет приходить, а Гришка был уверен, что придет, уж больно он много терся рядом. Так теперь вот Костыль появился (при этом Гришка почему-то называл его Инженером). Страшно было до судорог. Сердце дало сбой еще раз.

Потом стреляли в доктора, который защищал какого-то Татарского. Гришка сидел в приемной рядом с Кисой, которая явно была влюблена в Хованского, сидела и ее трясло. Он ее успокаивал. А потом из хирургической вышла Нина, сказала, что Саня умер, и стала рыдать. Гришка подумал, что она про доктора. Она мотала головой и что-то говорила. Выяснилось, что умер Татарский. Он проводил ее домой. Так хотел сказать, что любит ее. Но не смог.

Вернулся обратно. Узнал, что Хованский спит. Что все хорошо.

И снова беготня, работа. Ощущение, что нужен. Нужен Нине. Это было важно. А потом появился сперва Яшка (Левитан), а после второй Яшка (Мендельсон). Оба из Анапы. Первого Гришка накормил у дяди Роди в ресторации. Повелел найти ботинки и не жрать больше с кустов листья. Мелкий был он, и странный. А вот второй Яшка … Гришка сразу ощутил в нем зов братства что ли и отправил его к Нине, сказал про коммуну и все такое.

Доктор вернулся домой и снова завел разговор про операцию на башке, вместе с Еленой Семеновной. И теперь оба твердили о счастливом будущем. Гришка сказал, что подумает. Доктор вышел. Киса сказала, что у него еще есть будущее, а ей уже все равно и она пойдет и покается в своих грехах. А Гришка должен согласится, операцию ему сделают на голову и он будет счастлив. Но Гришка не согласился. Сказал Кисе, что Шарапова Нина все поймет.

Случился обрывочный разговор с Ниной о Хованском. Она случайно обозвала его хозяином Гришки. Гришка усмехнулся и сказал, что так и есть, что он у него навроде обезьянки, которой надо сделать операцию, чтобы Гришка, по мнению, доктора стал счастливее. Но видал он этих счастливых, пускают слюни и под себя ходят. Она сказала, что он очень хороший.

Потом снова встретился с Яшкой. Они обшарили город на предмет разных воров и прочего. Затем засели в ресторации. Хорошо посидели. Мамзель Анна, которая пела с ними пила компот. Затем пришел конструктор, про которого Гришка до этого дезу криминальным толкал, сказал, что им надо идти на экскурсию. А еще им фамилии дали. Гришка стал Жегловым. А дружбан Яшка, который пил и смеялся рядом – Мендельсоном. И так было здорово и можно было правда стать счастливым, потому что друг. Тут подсела рядом тетенька, попросила помочь дядю Осю выручить, типа отыграть на нее нападение, чтобы отвлеклись милиционеры и тогда Осю спасут. Гришка исчез, передал все Нине, вернулся к Яшке, попросил помочь. Тот сказал, что в огонь и воду. Они напились компоту, орали песни и посетили конструкторское бюро. А после пошли на дело спасать Осю, но сорвалось. Дважды.

Обидел доктора, ляпнув по пьяни, про разговор с Ниной про одиночество. Было гадко. Доктор собрался и уехал. Рассказал Яшке про Нинку, про то, что руки у нее всегда холодные и доктора. Тот все понял, а потом внезапно его залихорадило. Яшка, какой же ты дурак! Гришка какой же ты дурак. И Нинка не твоя, и доктор был готов тебя принять как такового, а ты его обидел и нет у тебя теперь ни Нинки, ни Хованского. А теперь и ты Яша! Яшенька. Сверху как сквозь вату добрался голос врача городской больницы – Тиф. Яшку чем-то напоили и его вырвало, прямо в руки Гришки. Гришка никогда не плакал. Не умел. А тут полилось. Кажется, он выл. Нина что-то сверху говорила. Голову сжимали обручи. Сердце стукнуло о грудную клетку. Яшка обмяк и Гришка закрыл глаза.

Чего не должно было быть, но имело место

Чистая светлая комната. Яшка рядом. Много смеха и легкости. Чего бы хотел? Любить и учиться. Кто самые близкие люди? Нинка Шарапова, доктор Хованский, Дусенька, Анька из ресторана, Яшка, Киса. Фотка фас и профиль. Резюме: «жить второй раз».

Полет во сне и наяву. Прощай Нина. Любил я тебя, но кто ты, а кто я... Доктор, берег бы ты ее. Дусь, пироги обалденные. Лен, все у тебя будет хорошо.

Пошли, Яшка!

Чего не будет

Гришка никогда не узнал о том, что в клумбе в сквере возле дома доктора, куда он хотел закопать для сохранности статуэтку, лежал старый клад монет 1916 года. Гришка никогда не узнал, что эта статуэтка стоила столько, что ему хватило бы на всю его жизнь, если бы не подорванное здоровье. Гришка никогда не узнал, что его отец был так рядом, на расстоянии вытянутой руки. И он действительно был князем, который когда-то любил его мать. И их действительно разлучили обстоятельства и люди. Гришка никогда...