Одна из злободневных тем эпохи НЭПа – тема борьбы с растратчиками. К 1924 году борьба с этим явлением начала набирать обороты. По данным брошюры «Борьба с растратами», выпущенной в 1925 г. Московским губернским судом, в народные суды Москвы поступило за весь 1924 г. 73 дела о растрате, а за первое полугодие 1925 г. – уже 391, т.е. почти в 11 раз больше, чем за весь прошедший год (по Московской губернии та же цифра за те же периоды выросла в 20 раз). В более поздние годы эта борьба приняла массовый характер, и, согласно источникам тех времен, дело обстояло не в том, что растратчиков стало больше, а в том, что их стали чаще уличать и судить. Однако отчасти борьба с растратами и растратчиками являлась и борьбой с НЭПом как с явлением.

Однако в 1924 году эта кампания только начиналась. Одно за другим выходили постановления центральных и местных органов партии, советской власти, потребительской кооперации, а «на местах» во множестве публиковались брошюры, перепечатывающие и комментирующие их. Количество изданной в то время литературы на тему растратничества исчислялась десятками публикаций самого разного характера, от статей в периодике и отдельных изданий, обсуждающих юридические и криминалистические аспекты растраты и вопросы связанной с ней судебной практики, до произведений художественной сатиры.

Особенно большое количество популярных изданий, объясняющих, какой вред наносят растратчики и расхитители каждому кооперативу и всему народному хозяйству и какие меры борьбы с этим злом необходимо предпринимать, было адресовано членам кооперативов. «У кооперации нет врага злее, чем растратчик, – такими словами начинается брошюра «Растрат не допускай, растратчиков не милуй». «Растратчик – это червь. Заберется он в кооперацию и начнет ее поедом есть изнутри, да так, чтобы сверху-то все было гладко, шито-крыто, чтоб никто не мог ему помешать выточить из нее денежки и товары» [Растрат не допускай 1926: 3].

Другой массив изданий представлял собой агитационные материалы, такие, например, как «Кооперативный агитсуд над растратчиком кооперативного имущества», который, как указывает автор в предисловии, еще до публикации в столичном издании «прошел с успехом в пяти рабочих клубах г. Симферополя» [Гутырь 1927: 4].

Чаще всего растраты совершались в потребительных кооперативах, и прежде всего это касалось села и провинции. В крупных же городах совершались наиболее значительные по размеру растраты и большее их количество приходилось на государственные учреждения. Так, среди рассматривавшихся в судах Москвы с января по июнь 1925 г. дел о растрате из 391 случая 219 произошли в государственных учреждениях и на предприятиях. Соответственно, растратчиками становились государственные служащие.

Народное отношение к кампании против растратчиков нашло свое отношение в уличных песнях и куплетах на злобу дня. Это явление имело те же корни, что и так называемые «блатные песни». «Листочки с отпечатанными текстами, продаваемые за 20-25 коп. берутся нарасхват. Напевание той или иной популярной песни приходилось слышать в самой разнообразной обстановке и в различных социальных и половозрастных группах. (В дачном поселке от мальчиков школьного возраста, в лесу от девушек-грибниц, в поезде от рабочей молодежи, едущей в дом отдыха и т.д.) <…> В комсомольской среде еще полностью не изжито влияние уличных песен. В тетрадках с записями песен, которые ведутся некоторыми работницами, в значительном количестве встречаются уличные песни. Уличная песня усваивается детьми и подростками. Об этом говорят наблюдения над репертуаром в детдомах, ФЗУ и т.д. Уличные песни проникают в деревню, о чем свидетельствуют поступаемые из разных мест материалы», – писала об этом явлении ленинградская фольклористка М Астахова.

Более поздние российские исследователи (например, М Лурье) относили песни и куплеты о растратчиках к сатирическим, но во многих из них скорее выражалось сочувствие к людям, севшим за решетку из-за желания хоть недолго пожить красиво. Типичный герой «куплетов про растрату» – «ответственный работник», в ведении которого находится производство, торговля или строительство; стандартная сюжетная схема - растрата, проверка, суд, тюрьма.

Далее – цитирование из статьи М. Лурье «Песни о растратчиках в уличной сатире эпохи НЭПа».

Так, одна из таких песен рассказывает историю о директоре торгового отдела в «состоятельном» тресте:

А кругом звонки, телефончики

Целый день все звонят без конца,

И с 10-ти до трех все червончики,

Добывает он в поте лица.

Директор пытается завести интрижку с хорошенькой машинисткой:

Подзавив усы свои кисточкой

И поправив свои галифе,

Раз директор наш машинисточке

Предлагает прогулку в кафе, –

…и та решает проявить к нему благосклонность, причем исключительно из корыстолюбивых соображений:

У директора есть червончики,

У меня – голубые глаза.

Далее неожиданно пришедшая в отдел «ревизия любопытная» замечает растрату:

Обнаружила, что червончики

Улетучились, словно бензин.

Как и надо ждать без сомнения,

Горемыке никто не помог,

У суда своя бухгалтерия,

И хороший выходит итог.

За духи, цветы и кулончики

Променял он свободу и честь,

За рублевки и червончики

С изоляцией годиков шесть.

Другой пример – песня о директоре Сеньке, который «правил заводом, как царь», «пил шампанское и омары ел» и предавался всем буржуазным удовольствиям на советские деньги:

В центре города по балам ходил,

Полюбил всей душою цыган

И по рублику, по червончику

Разгружал он советский карман.

Развязка та же: на завод явились ревизоры и «обнаружили недостаточки – пятьсот тысяч одних кирпичей»:

Ну а в кассе как покопалися –

Там растрата, о ужас, кошмар!

В складе тоже там обнаружен был

Был расхищен различный товар.

За растрату и расхищение «Сенька сел на высокой скамье» и в результате оказывается «на годов пяток в душной, мрачной Бутырской тюрьме».

По той же самой модели сочинен текст (не получивший, вероятно, фольклорного распространения) о растрате группой «ответственных лиц» средств, выделенных на строительство кирпичного здания треста:

Архитекторы все бывалые,

Два бухгалтера и казначей.

Сумму выдали им немалую

Для постройки купить кирпичей.

Как и в других случаях, деньги тратятся на веселую и пьяную жизнь:

А постройку-то Русской горькою

Заливают фундамент они.

Так сменялася ночка зорькою,

Зорька ночкой, а с ночкою дни.

<…>

Посмотрел тут трест дело тянется,

А пропало уж дело пиши,

А пока Р.К.И. разбиралося,

От тех денег остались гроши.

К этой же группе примыкает и песня о растратчиках-фальшивомонетчиках. Ее герой, монетчик Сенька, открывает собственный «червонный завод» (возможно, имеется в виду изготовление фальшивых денег), впоследствии встречает «на заводе том» свою любовь Катю, роман с которой продолжается безоблачно, пока героям не захотелось красивой жизни – дальше история развивается по известной канве:

Там нашли они вина старые,

Поистратив рублей восемьсот,

И решили они, Сенька с Катею,

Отпечатывать вновь на завод.

Но как водится, из Губрозыска

По заводу ударило вдруг,

Сеньку сцапали вместе с Катею

И червончиков тысячу штук.

И сидят они за решеткою,

Вспоминают червонный завод.

Вот за Сеньку то, за мошенника,

Полюбила Катюша завод.